Адресуют эти слова нам, сюда, в Киев. И мне все равно: будут они нас ненавидеть больше или меньше. Потому что они заложники, и от их ненависти или любви ничего не зависит. Что может заложник кроме того, чтобы превозносить своего мучителя и ненавидеть возможность освобождения, потому что исход этого освобождения неясен и может быть летален? Тем более, если ты — заложник не боевиков и их главаря Захарченко, а далекого московського Путина, с многомиллионной ордой, жаждущей войны. Войны не за Горловку и даже не за Украину, а атомной войнушки со всем миром.

Горловчан жаль. И тех, кто за Украину, и тех, кому все равно. Потому что, сидя в своих квартирах, они вынуждены считать разрывы мин и снарядов и останавливать дыхание после каждого выстрела, ожидая того, что обратка попадет в их окно. Они любят свой город. Называют его Горлицей. Они пытаются устраивать фестивали джаза и конкурсы красоты, чтобы показать всем: смотрите, какие мы хорошие, не оставляйте нас на заклание.

Они наотрез отказываются верить в то, что по жилым районам их города нередко лупит артилерия захарченковских боевиков. Они торжественно ссылаются на протухший российский фейк о найденном якобы планшете офицера ВСУ с картами Горловки, где целями помечены детские сады и больницы. Они скрупулезно сранивают количество гражданських лиц и детей, погибших на «нашей» и «их» территории, и доказывают нам, что в Горловке их убито больше, чем в Мариуполе…

Для чего они все это делают? Чего они от нас хотят? Этот вопрос застает их врасплох. И остается без ответа. Наверное, они хотели бы,чтобы мы не отвечали на артобстрелы. Но мы не можем, потому, что только после массированного ответа враг запрашивает перемирие, и есть возможность передохнуть. Они хотели бы, чтобы мы ушли от стен Горловки, но мы не уйдем, потому что на наше место придут лугандонские бандиты и будут обстреливать то, до чего сегодня не могут дотянуться. А там, куда они дотянутся, тоже есть дома. И их жители тоже называют свои города ласковыми именами и не хотят прятаться в подвалах от подарков, присланных российскими отпускниками.

«Но почему, стреляя по танкам, вы попадаете в жилые районы?» — настаивают с упреками горловчане. А потому, что танки и пушки боевиков вписаны в ландшафт дворов рядом с детскими качелями. Красиво вписаны. А попасть так, чтобы подбить танк, но не задеть качели — трудно. Пушки-то у нас — старье. Если бы американцы дали высокоточное оружие — били бы прицельнее. Но американцы не дают…

Трудно им сказать что-нибудь успокаивающее. Как успокоить людей, обитающих на линии фронта? Конечно, они не сами пришли на фронт, а фронт заявился к ним. Но что это меняет? Скоро тут будет большая заваруха. Потому как Горловка — удобный плацдарм для наступления на наши позиции. И люди маячащие за спиной Захарченко, знают это и фаршируют «Горлицу» множеством того, что способно стрелять. По жилым домам и детским садикам в том числе.

Почему же тогда они обращаються за миром к нам?

А разве рискнут просить об этом Моторолу или Захарченко?

До вождя ДНР пытались достучаться в минувший понедельник на митинге в центре Донецка. И он обозвал митинг провокацией. Потому что на нем «несколько раз разные люди говорили ему одни и те же слова». Какие же такие крамольные слова он услышал от дончан? По его же собственному признанию такие: «Давайте, говорили ему митингующие, садиться за переговоры, давайте мириться». «Как можно мириться с убийцами!»,- полыхает гневом Захарченко.

А еще, оказывается, предложения о мире с «хунтой» поступали ему от одной «подруги» из соцсети с русской фамилией и именем Анна. «Наши пробили, и оказалось, это — афроамериканский капрал из-за океана», — торжествует вождь, намекая, что митингом тоже руководили «афроамериканцы». Надо же, как учат русскому языку и правописанию «афроамериканских капралов»! Сам Захарченко принял одного такого за русскую женщину!

В ответ на призывы «помириться» он пообещал расширить свой Лугандон до границ области. И — не важно «путем ли переговоров или оружием».

Вы, те, что в Горловке, тоже считаете митинг провокацией?

А нам их, тех, что в Донецке, жаль. Хотя многие из них и кричали: «Путин, приди!», и взирали неприязненно на украинских активистов, прикованных в центре их города к столпам позора. Но попали как кур в ощип.

Может быть «там» хотят, чтобы мы здесь, за водоразделом, испытали чувство вины? Мы его испытываем. За то, что не надавали по мордам бандитам, когда для этого хватало лишь одного взвода спецназа. За то, что наши командиры боялись первыми пролить кровь. Все мы боялись. Хотя малая кровь тогда могла предостеречь от большой сегодня.

Если окинуть взглядом прошедшие почти два года, то, где бы ни локализовался конфликт, мы не проливали кровь первыми. Ни разу.

Когда российский спецназ «бескровно» захватывал Крым, первыми убили двух наших воинов — капитана Карачевского и прапорщика Кокурина. Когда начиналось в Горловке, Гиркин с Бесом убили Владимира Рыбака (ах да, в Горловке до сих пор считают это делом рук «Правого сектора»). А под Славянском та же компания расстреляла в упор переговорщика из «Альфы», капитана Биличенко. И даже та трагедия, которую российский пропагандистський шабаш именует «одесской Хатынью», началась со смерти активиста «Правого сектора» с русской фамилией Игорь Иванов, одессита, застреленого главарем боевиков «Куликова поля» Боцманом.

Что уж говорить о Майдане, где первая смерть с «той» стороны даже российской Википедией датируется аж 18-м февраля — к тому времени были расстреляны и замучаны насмерть уже 10 активистов Майдана. И ни одного «заживо сожженного беркутовца».

А если бы тогда, в Крыму наши ударили по российскому спецназу из всех калибров! Кровь бы пролилась, и совсем не «малая». Может быть, Крым все равно потеряли бы, но до войны на Донбассе дело могло не дойти. И если бы Ярема со спецназом не тянул время в Донецке, пока Ахметов с Тарутой «уговаривали» бандитов, засевших в ОГА… И если бы, пока еще летала авиация, пару ракет выпустили по Луганскому УСБУ… Все бы пошло по-другому.

Только ленивый сегодня не обвиняет наших генералов и главнокомандующих в трусости и предательстве.

Но прошлое не вернешь. А то, что мы никогда не начинали смертоубийство первыми, может быть, и не наша слабость вовсе. А нравственный якорь, не дающий нам отдалиться от человеческих ценностей в бурном океане лжи, сопровождающем войну. Когда едва ли не каждому приходит в голову дикая мысль: «А вдруг мы не правы?».

Но мы не проливали кровь первыми. И потому верим, что по Горловке, и по Донецку наши солдаты первыми не стреляют. Верим их жалобам, что вынуждены, вжавшись в землю, ждать, иногда часами, чтобы получить добро на ответ, страдать, умирать, проклинать начальство, но не нарушать приказа.

Может, в этом и есть осмеянная Путиным и испытанная на прочность Гитлером европейскость? Может, в этом и кроется наша христианская сущность?

Евгений Якунов. Киев