Заголовок этой статьи навеян известной фразой писателя и государственного деятеля середины XIX века Массимо д’Азельо. «Италию мы создали, — заметил он как-то вскоре после формирования централизованного государства, — теперь нам нужно создать итальянцев». Это очень важная мысль, глубину которой у нас и ныне (полтораста лет спустя) редко в полной мере осознают. Обычно считается, что если так или иначе проведены государственные границы, то внутри этих границ живут представители конкретного народа. В Украине, например, — украинцы.

Однако границы многих государств становились результатом исторической случайности: имперского наследия, больших войн, борьбы противоборствующих группировок. Д’Азельо понимал, что либо все новообретенные подданные итальянского короля со временем проникнутся общей культурой, общими мифами, общим пониманием национальной истории — и тогда действительно станут итальянцами, либо при неблагоприятных внешнеполитических и экономических обстоятельствах отдельные части государства будут требовать самостоятельности или присоединения к соседям.

На Украине мы видим сейчас именно такую проблему. Украинская нация, бесспорно, существует. Дай ей Бог успешного развития, богатства и процветания. Однако не все регионы, находящиеся в границах Украины, готовы признать себя украинскими. То, что украинское государство (как и все прочие постсоветские) в 1991 г. образовалось именно в таких границах, есть историческая случайность. Никиту Хрущева за последние месяцы уже только ленивый не поминал. Но помянуть вообще-то надо и Ялтинскую конференцию, определившую черты послевоенного мира (в частности, западные границы СССР); и разделы Польши, осуществленные в XVIII веке; и большевистскую политику национального обустройства; и даже Потемкина-Таврического, положившего при матушке Екатерине предел существованию Крымского государства.

Пожалуй, сегодня мы присутствуем при рождении украинской нации в ее истинном виде, какой не мог сложиться в 1991 г. Одни украинцы четко определили свою национально-государственную принадлежность, и никакая демагогия российских идеологов империализма о том, что, мол, мы все — один народ, не может изменить принятого ими решения. Другие жители Украины не менее четко определили, что их лишь бес занес в эти пределы, тогда как на самом деле они — русские. Третьи лишь сейчас определяются в зависимости от ряда частных обстоятельств, поскольку уровень жизни и безопасность, надежды и страхи, обещания Москвы и посулы Киева для них гораздо важнее национальности, которую на хлеб не намажешь.

Априорные установки, которые дают некоторые этнологи, кого надо считать украинцем, а кого — нет, столь же бессмысленны, как прогнозы экономистов относительно цен на нефть, либо предсказания политологов о датах падения путинского режима под ударами протестного движения. Подобные вещи в принципе не предугадываются. Скажем, в экономике серьезными учеными давно признано: на цены влияет столь много непредсказуемых факторов, что только рынок способен увязать их воедино. Точно так же обстоит дело с формированием нации: лишь тогда, когда все факторы, влияющие на этот процесс, сойдутся воедино, мы увидим, кто же на деле украинец, а кто — нет.

Среди главных факторов, во-первых, веками складывавшаяся культура. Люди чувствуют, что они отличаются от других по языку, по обычаям, по историческим мифам, по вероисповеданию и — самое главное — по чему-то такому, что вообще трудно выразить словами и описать в ученых трактатах. Мы — украинцы. И точка. Недавно еще казалось, что подобное представление существует лишь в нескольких западных областях Украины, однако события последнего времени показывают, что, скорее, по пальцам можно пересчитать регионы, в которых подобного представления не сложилось. Скажем, центр Украины может голосовать на выборах иначе, чем запад (и этим демонстрировать свою специфику), однако он четко понимает, что является именно украинским центром, а вовсе не российской украйной и уж, тем более, не Малороссией.

Во-вторых, на формирование нации влияет зависимость от исторического пути. Например, за последние сто лет на востоке Украины возникли крупные предприятия, кооперирующиеся с российскими, а на западе промышленность вообще плохо развита. Соответственно, жители востока очень боятся разрыва экономических отношений с Москвой, тогда как жителям запада на Москву плевать — им важен безвизовый режим с Евросоюзом, где есть много устраивающих их рабочих мест.

Если зависимость от культуры — это что-то иррациональное, некое передающееся из поколения в поколение мистическое чувство принадлежности к нации, то зависимость от исторического пути — вещь абсолютно рациональная, это конкретная выгода, стимулирующая нас сегодня примкнуть или не примкнуть к данному государству. Люди могут в итоге стать или не стать украинцами в зависимости от этих прагматичных оснований, а не от языка, мифов и преданий.

В-третьих, на формирование нации влияет геополитика. Скажем, если этнически русский человек волей судьбы проживает сегодня вне России и хочет быть европейцем, то на его национальную идентичность окажет воздействие конкретный курс Кремля. Если Кремль объявляет нашу страну не Европой, а Азиопой, и политику проводит азиопскую, то русскоязычные жители Эстонии и Латвии скорее предпочтут со временем стать эстонцами и латышами, чем будут проситься под крыло матери-родины, как это делают жители Донбасса.

В-четвертых, на формирование нации влияет политика великих держав, играющих на глобальной шахматной доске. Скажем, то, как определили европейские границы страны — победители Первой мировой войны, во многом оказало воздействие на судьбу жителей бывшей Габсбургской империи. Понятно, Антанта не могла бы стереть Венгрию, как своего противника, с лица земли, но она поспособствовала такому формированию Югославии, Чехословакии и Румынии, что многим венграм, оказавшимся вдруг по чужую сторону границы, пришлось превращаться в хорватов, словаков и румын.

Иногда новые границы приводят к массовым депортациям населения. Например, так пришлось поступить с турками и греками после окончательной гибели Османской империи. Первые отправились с Балкан за Босфор, вторые — наоборот.

В украинском случае игра сложилась так, что Крым отошел к России. Соответственно, тем крымчанам, кто с этим не согласен, придется либо мигрировать, либо соглашаться с новыми реалиями.

Наконец, в-пятых, на формирование нации влияют сиюминутные конъюнктурные обстоятельства. Украина, например, сегодня представляет собой государство, с трудом способное выполнять свои обязанности по охране порядка и безопасности граждан. Поэтому на востоке увеличивается число тех, кто вчера еще готов был считать себя украинцем, а ныне предпочел бы стать русским. Если Украина не сможет в обозримой перспективе стать привлекательной для своих граждан в качестве дееспособного государства, с одной стороны, обеспечивающего безопасность, а с другой — готового на федерализацию своего устройства, она может потерять некоторые восточные регионы. Или, точнее, она потеряет их в том случае, если глобальные игроки сторгуются на таком варианте.

В общем, существует множество факторов, влияющих на формирование нации: начиная с тех, которые складывались столетиями, и заканчивая теми, что обрели свою значимость буквально на протяжении нескольких месяцев. Любой новый политический поворот создает их новые сочетания и тем самым определяет будущее. Украинцы формируются у нас на глазах, принимая для себя сложные и порой неожиданные решения. И вместе с украинцами формируется истинный облик украинского государства.

Дмитрий Травин — профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Источник: Росбалт