Я его еще не видел, и эти заметки не рецензия. Хотя все равно так и тянет написать: не видел, но осуждаю. Если же без шуток, то нам от этого фильма никуда не деться, и это тревожно.

Тревожность разного толка по понятным причинам сопровождала этот проект в течение всего его зарождения и становления. Впрочем один из первых рецензентов фильма, он же ведущий польский кинокритик, сразу же успокаивает: зря мы, мол, так переживали, что фильм выйдет антиукраинским, ничего подобного, режиссер исследует не зло конкретного народа, а зло как таковое, зло национализма, который, как известно, не имеет нации, то есть перед нами, что не говорите, великий фильм. Он так и пишет — большой, и где-то даже промелькнет сравнение с Достоевским. Таких больших фильмов польское кино не имело с 1989 года, нагнетает аффект кинокритик. Главное же — фильм Смажовского вполне свободен от любой пропаганды. Художественная, так сказать, вершина. Акме в чистом виде.

О чистом виде еще поговорим — возможно, после просмотра. Тем временем из другой публикации я узнаю, что фильм открывается эпиграфом из высказываний весьма неоднозначного (а некоторые утверждают — однозначно сумасшедшего) ксендза Исаковича-Залеского. От этого известия делается удивительно за первого рецензента. Как можно считать свободным от пропаганды фильм, в первых кадрах которого программная цитата из злейшего, дажедля Польши, антиукраинского пропаґандиста? Остается предполагать, что первый рецензент или не в теме, или немного опоздал на начало просмотра, и эпиграф о кровавых «топорах украинцев» остался вне его расстроганного внимания.

Историк Мотыка, эксперт по волынским вопросам, дает интервью, в котором подтверждает, что Смажовский неоднократно обращался к нему за консультацией. Хоть всё-таки не без сожаления констатирует: режиссер не всегда прислушивался к его рекомендациям. Например, в фильме есть сцена, где украинский священник (предполагаю — греко-католический, хоть их на Волыни и не очень водилось) святит топоры и косы, которыми его украинские прихожане будут убивать соседей-поляков. Подтверждений таких фактов мы не нашли, честно палит режиссера историк. Как-будто они, историки, успешно нашли подтверждение для многих других «фактов», которыми должен изобиловать фильм.

Из разбросанных здесь и там по первым послепремьерным публикациям деталей следует довольно грустный вывод: если рекомендации «польской стороны» режиссер Смажовский еще так-сяк выслушивал, то с украинцами и Украиной он не общался вообще. То есть диалога, а с ним и правды, он не искал. Он сделал фильм о стране, которой совсем не знает (ни языка, ни истории, ни культурных кодов) и которой, смею предполагать, на самом деле совсем не интересуется. Что его интересовало — это все более массовый запрос польского общества на общенациональный трагический миф. Здесь он обнаружил незаурядный талант чуткости, и есть все основания ожидать, что 7 октября, в день выхода «Волыни» в широкий прокат, поляки выстроятся в очереди к кинотеатрам. Какими они из тех кинотеатров будут выходить — вопрос очень тревожный.

Ладно, «польский Тарантино» (или скорее «поздний Михалков»?) сделал свое. На этом месте оставим пока его фильм — тем более, что на «Оскара» он, слава Богу, уже не будет претендовать. Хотя наверняка найдет себе широкое и благодарное применение в России.

Зато есть контекст, который называется «украинско-польское pojednanie». Это жизненно важный для Европы и мира, не говоря уже о самих наших двух странах, процесс, который фактически начался тогда же, когда и наша (и в конце концов, поляков тоже) независимость. Однако по мнению нынешней польской власти (а с ней, к сожалению, и большей части польского общества), все это прежнее pojednanie следует если не вполне аннулировать, то обязательно перезагрузить. Через предательскую возню всей той «либеральной жидо-коммуны», всех тех «детей Гедройца» — михников, куроней, валенс, квасневских и иже с ними — Польша, мол, так и не дождалась от Украины чего хотела, зато все эти годы была Украиной коварно используемая. (Мы её пользовали). И этому пора положить конец.

И они кладут.

Лучше всего об этом у одного из упоминавшихся рецензентов: «Фильм Войцеха Смажовского это как команда "проверь!", после которой становится ясно, что более как за четверть века после падения коммунизма в историческом диалоге с украинцами мы все еще в исходном пункте. Салонные жесты, декларации очередных президентов и дебаты историков бессильны против беспощадной дикости зла, которое льется с экрана. Потенциал этой проверки несравним с выхолощенной из содержания и в течение лет обесцененной фразой "прощаем и просим прощения"».

Вот так. Ключевая фраза pojednanja оказывается выхолощенной и обесцененной, ибо именно pojednanie уже вроде признали фикцией. Короче и яснее лишь у упомянутого сумасшедшего ксендза: «Фильм "Волынь" убьет pojednanie, которого не было никогда». I o to chodzi партии и правительству, идеологическая задача которых режиссер Смажовский очевидно выполнил с ошеломительным успехом. Горечь этой шутки в том, что на самом деле режиссер позиционирует себя отнюдь не сторонником именно этих партии и правительства.

P. S. На фестивале в Гдыне, где фильму «Волынь» пророчили все самые важные призы и награды, победил другой фильм — «Последняя Семья». Исполнитель главной роли, большой (употреблю-ка и я теперь это слово!) актер Анджей Северин, посвятил свою награду Олегу Сенцову. Спасибо! Сейчас каждый жест польской солидарности с Украиной уже на вес золота.

P. P. S. В глуши Беловежской пущи, где мы с карбидами в те фестивально-премьерные дни продолжали безнадежное дело pojednania, работая над новым альбомом, встретилась нам бриґада украинцев-строителей. На вопрос, откуда они, самый младший ответил «с Волыни» — и по-детски широко улыбнулся.
Мне за него тревожно. Этот ребенок даже не будет знать, за что его отмутзят до полусмерти в первой попавшейся здешней пивной.

Источник: Pojebane pojednanie чи «Нищівна дикість зла»
Перевод: Артем Попов