На организованной Громадським телевидением встрече Петр Павленский рассказал о том, каким видит режим в России, что стало главной неожиданностью за решеткой и почему он делает искусство руками власти. Platfor.ma записала самые интересные мысли художника.

Года полтора назад я был в Киеве и читал лекцию, которая называлась «Бюрократическая судорога или новая экономика политического искусства». Я говорил о том, что власть построила общество таким образом, что управляет им, оставляя свои руки полностью свободными. По сути, люди сами себе стали прокурорами, полицейскими, судьями и надсмотрщиками. На это чем-то нужно ответить. Я художник, занимаюсь искусством, поэтому моя цель – заставлять власть работать на это искусство. Я делаю искусство руками власти.

Искусство руками власти

Либо власть для общества, либо общество для власти. Я никогда не позволю сделать искусство каким-то политическим инструментом – это нужно постоянно отстаивать перед властью, которая стремится все инструментализировать: искусство, философию, науку, психиатрию, религию.

Я занимаюсь политическим искусством с 2012 года, но только сейчас у меня появилось лучшая видеодокументация за все эти годы. И она сделана целиком на камеры ФСБ, ими же любезно и предоставлена. Я просто хочу показать, насколько хорошим может быть искусство, которое мы заставляем власть делать.

Все эти изменения цвета – это камера так реагировала на вспышки и перепады температуры. На мой взгляд, с точки зрения искусства это видео закончено. И сделано оно на оборудование сотрудников ФСБ. А дальше Лубянка заколотила себя железным занавесом. Они хотели скрыть то, что произошло, но на самом деле все только развили и довели мое высказывание до конца.

Власть в России – это силовая структура ФСБ. Путин – это только говорящая голова структуры, которая удерживает власть над 146 млн человек. И эта власть пытается методом непрерывного террора подчинить себе Россию и другие территории, вновь закрыть их железным занавесом. И вот на Лубянке своим железным занавесом на дверь сделали то, о чем я не мог даже мечтать: ФСБ сама себя закрыла. Они сами себя разоблачили.

На судебном процессе обвинение переквалифицировали с «вандализма» на «повреждение или уничтожение памятников культуры». Они обосновали себя как памятник культуры только тем, что ФСБ эту самую культуру уничтожала. В аргументации обвинения открыто говорилось: из-за того, что у нас были репрессированы и убиты многие видные деятели, мы объявляем себя памятником культуры. Неплохо так, да? Чем больше ты уничтожил, тем ты более значимый памятник. И символично, что потом меня судят за небольшое повреждение лакокрасочного слоя.

Тюрьма

Что я увидел в тюрьме? Единственная неожиданность – это что потребности являются для власти политическим инструментом. Власть манипулирует ими, чтобы ломать людей, чтобы они прекращали быть теми, кем были до тюрьмы. Это потребности, которые немного выше базовых: в московских тюрьмах это все же не еда и сон. А, например, возможность иметь досуг: поиграть в нарды, посмотреть телевизор. И если человек идет на компромисс, готов выполнять указания, то у него будет досуг. Иначе эту возможность отберут. Как возможность зашить одежду или постричь ногти. Либо выходить на прогулку – у тебя могут отобрать эту возможность за то, что ты отказываешься держать руки за спиной, хоть они у тебя и не скованны наручниками. Или если отказываешься в суде утыкаться лицом в стену. Случается, что за такое человек может просидеть весь день «на растяжке», но это уже одна из крайних мер. Скорее всего, он просто не сможет пить чай или его не будут выпускать в туалет. Еще один большой рычаг манипуляций – это возможности освободиться немного раньше по условно-досрочному.

Постепенно через такие компромиссы человеку прививается автоматизм подчинения приказу. И из-за всего этого люди ломаются. До того, как я попал в тюрьму, я думал, что основной инструмент там – это страх. Действительно, на страхе держится очень много, но потребности – это то, что определяет жизнь человека.

Находясь в тюрьме и находясь на условной свободе, могу сказать, что свобода – это как правило тюрьма повседневности. Степень свободы – это то, насколько ты можешь распоряжаться своим временем. В буквальной тюрьме ты ограничен пространством, но это возмещается избытком свободного времени. А тюрьма повседневности, так называемая свобода – это царство регламента, где законодательная система загоняет человека в загон животной покорности. Вряд ли это можно назвать действительной свободой.

Кстати, с этим была связана моя акция «Туша», где при каждом движении человек натыкается на колючки, и любая активность превращается в боль и страдание. Государство воспринимает человека как производительную единицу. И время – это человеческий ресурс, который власть забирает.

Людям, которые мне писали в тюрьму, я отвечал, что нахожусь в доме отдыха. И действительно – за эти семь месяцев я неплохо отдохнул. В тюрьме можно читать, заниматься спортом, даже набрать лишний вес. В общем-то, в тюрьме можно делать то, к чему ты привык, но только если ты продолжаешь отстаивать себя. В ином случае ты оказываешься подчинен. Однако то же самое происходит и в тюрьме повседневности. Если позволить себя подчинить и использовать, то от человека ничего не остается.

Героизм

Называть меня героем – это практически оскорбление. Я художник, а героизм обычно связан с воинским делом и различными поощрениями за это. Или, если посмотреть на трагедии Древней Греции, то герой неотрывно соединен со страданием: он сопротивляется, идет против божественного авторитета, против власти – и обречен на поражение. Конец уже предопределен. Мне кажется, в моем случае от этого необходимо уходить. Я не хочу исполнять роль самого себя, необходимо жить и работать с системами представлений. А еще герой – это степень отличия. Но я говорю о том, что я такой же, как все, часть народа. И если я или кто-либо будет позволять эту степень отличия, то это будет означать, что допустимо отделение от народа.

Таким образом, героизация – это сегрегация, отделение от людей. Именно об этом я говорил в акции «Отделение», когда удалил себе мочку уха, сидя на заборе института им. Сербского. Я все же хотел бы оставаться частью целого.

Если в России что-то делают единицы, потому что народ и массы либо мертвы, либо спят, то в Украине люди поднимаются, и Майдан был тому примером. Я как художник работаю с контекстами России. В Украине ситуация другая, у вас народ поднимается, а не сидит на диване перед телевизором.

На суде я подкупил проституток, чтобы они пришли в суд, увидели акцию «Свобода» и высказали свое мнение. Для меня было неожиданностью, что они оказались ко мне совсем не лояльны. Я думал, что они будут хоть немного добрее. Но в целом их позиция на суде продемонстрировала полную равнозначность между ними и прокурорами, судьями, чиновниками, уборщиками, школьным учителем и другими свидетелями по делу. Не было разницы даже в риторике и способе артикуляции. Это говорит о том, что нет никакого деления на социальные классы или чего-то подобного. Общественный разлом происходит в другом месте. Поэтому нельзя проституток определять куда-то условно в самый низ социальной иерархии – ее нет, есть только разный выбор способа зарабатывания денег и удовлетворения потребности. А так и проститутки, и судьи, и преподаватели совершенно равнозначны.

Украина

Что произошло с Надеждой Савченко – террористическая организация ФСБ действует методами террора. Засылали небольшие террористические группы – во главе одной из них был Гиркин – и развязывали войну на территории Украины. Теперь-то там уже вообще военная диктатура. Но еще в момент развязывания войны они занимались похищениями или взятием военнопленных – тут, кстати, нужно определиться. Однако поскольку РФ старается открыто не признавать войну с Украиной, то получается, что это террористические группы, которые курируются ФСБ.

Террористические группы из России развязали на Донбассе войну и оставили после себя удобных людей, которые подчиняются центру. И если они станут невыгодны, то их просто уберут. Силами военной диктатуры они удерживают власть, и народ даже если бы и хотел, все равно ничего не скажет – просто убьют и все. Там нет повстанцев, это террористические группы, которые действуют в интересах РФ.

Необходимо разделять террористов и инсургентов. Инсургенты – это повстанцы, какими были приморские партизаны. А терроризм всегда связан с интересами государства, компаний или сил с большими финансами. В конечном итоге террор всегда идет от государств, под каким бы именем и какие группы его бы ни проводили. А повстанцы идут от народа.

Я первый раз увидел Киев во время Майдана. Можно сказать, что тогда произошло мое знакомство с Украиной и украинцами. Тогда я увидел центр города, который люди освободили от власти, с которой они были не согласны. В России массы либо мертвы, либо спят, либо являются пособниками власти. На Майдане я увидел других людей. В Украине я увидел народ.

Думаю, если власть в Украине начнет действовать методами террора, то украинский народ в такие моменты поднимается и что-то с этой властью делает.

Искусство противостоит целям государства. Государство говорит: слушай, повторяй, подчиняйся. А искусство: говори, опровергай, сопротивляйся. То есть искусство во все времена разрывало рамку повседневности. Оно по самой своей природе анархично.

Я не думал о том, чтобы покинуть Россию. Разве что если я буду точно знать, что меня хотят убить. Тогда, наверное, да.

Записал Юрий Марченко